Что можно сочинить за пятнадцать минут

Все эти тексты написаны авторами  одновременно за 15 минут на только что объявленную тему. Потом по кругу прочитаны вслух. Таковы условия  игры «Египетские ночи». «Египетские ночи» — это сеансы литературной импровизации  в формате creative writing. Цель — активизировать личный творческий ресурс, конвертировать дремлющие переживания, оперативно разобраться с драматургией короткого высказывания — что многим и удаётся в условиях жесткого регламента и легкой конкуренции.

Куратор Анна Аркатова

Публикуем восемь лучших эссе — выбор литературного критика Анны Наринской

«Египетские ночи» в Клубе «Журнального зала» — 14 мая 2019 года

Тема 1. «Химия и жизнь»

Тема 2. «Теплый вечер — и это еще ни о чем не говорит»

Авторы эссе:

Анна Аркатова — поэт, колумнист

Григорий Каковкин — писатель, драматург

Сергей Костырко — литератор

Кирилл Кузнецов — финансист, поэт, стэндапер

Ирина ПИН — преподаватель английского языка, кандидат педагогических наук, эссеист

Андрей Филимонов — писатель, поэт, журналист

Санджар Янышев — поэт

«Химия и жизнь»

1. 

   Анна Аркатова

Люблю мужчин широких. Как мой. Давай, говорит, купим хутор. Я не возражала. Люблю землю, природу, крепостное право. И вот мы приехали в Латгалию. У нас было три примерно хутора на примете. Расстояние между ними километров двадцать. Мне нравятся такие расстояния. Ты как в космосе. Один нам понравился очень — там все были абсолютно пьяные. Все пять человек. Кроме женщины. Женщина просто сидела и смотрела на своих животных. Я хотела сказать, там еще худые животные кое-какие были. Домашние.  Мы просто сразу захотели купить именно этот хутор. Чтобы избавить семью от избыточного достатка и как-то оздоровить их жизнь. Но так не полагается в мире коммерции и прямого накопления богатств. И мы поехали по второму адресу. А там хутор был разрушенный — но зато стоял на самом озере. Латгалия — озерный край. И на этом хуторе не было никого абсолютно. Кроме объявления про свеклу. То есть не помню, что случилось со свеклой — но о ней сообщалось минимум на двух языках. Этого мы выдержать не могли — и решили перекусить прямо здесь. И очень сытно перекусили, раздевшись догола. Я всегда пользуюсь полным отсутствием хозяев. И всегда раздеваюсь. Как русалка.

Нам еще больше захотелось хутор — и деньги нам прямо как у Шукшина — жгли голые ляжки.

Потом мы все-таки оделись — потому что Латгалия — край озерный, но лето в нем короткое.

Прыгнули в машину и поехали к третьему хутору. По дороге мы захватили на 67 километре Марину. Марина жила тут на хуторах со своим чернокожим другом. В прямом смысле — но это значения в данном случае не имеет.

И вот мы подъезжаем. А Марина именно в этом последнем уделе была очень заинтересована — она там уже договорилась о залоге. А я еду — и тоже чувствую, что сейчас нам удача улыбнется во весь отреставрированный агророт.

И мы приезжаем — а вокруг непостижимая даже глазу райская красота. Но что-то меня смущает. Какой-то запах. Какой-то химии. Я смутно различаю на горизонте стены то ли заводика. То ли мастерской — очевидная переработка происходит. Наверняка — отходов от предыдущих двух хуторов. А мой уже деньги достал. Марина телефон. А я не могу. Я чувствую угрозу своему здоровью, будущему потомству, щитовидной железе, ногтевым пластинам. Просто вибрирую. И глазами проговариваю этот текст. Марина в ужасе — куда действительно она нас привезла. Как она могла так ошибиться! И тоже прядет ноздрями. И мой тоже расстроен — в лом ему деньги назад таранить. Впереди, понятно, тяжелое пьянство. Но я уже вышла и всем телом вдыхаю яд. Все вокруг меня ревут или надсадно цокают. Это реактор какой-то. Все соглашаются. Мы вспоминаем адрес эко-контроля. Уезжаем, подорвав отношения с Мариной.

И только дома, опять раздевшись по обыкновению и поражаясь собственной впечатлительности (даже в дом приволокла этот запах!) — я открыла сумочку и достала треснувший флакон лака для ногтей. Крышечка свернулась.

2. 

   Григорий Каковкин

Катя Перцова считала, что между ней и начальником Департамента строительства состоялось то, что она предпочитала называть химией.

Первое. Последнее время он смотрел на нее с интересом и ласково. Один раз подмигнул. Второе. Как-то вдруг спросил: «Вы уже поели? Что дают пожрать сегодня в столовой»? «Тема! Поиск темы!» — определила Катя. Затем, отдельным номером проходил еще вопрос с подтекстом «Куда едет отдыхать молодежь этим летом»? Смысл первого, второго и третьего угадывался Катей Перцовой однозначно — между ней и сорокапятилетним лысым начальником, как она выяснила, недавно разведенным, возникла молния, гроза, шквал, тайфун, цунами — в общем, серьезное природное явление. Но Кате очень нравилось слово «химия», она верила только в него и, уважая природную образность, все же настаивала на научном подходе — химия, только химия все поставит на свои законные места. Она поставила задачу приблизиться к начальнику на достаточное расстояние, обнюхать его и, если пахнет, как надо, значит его феромоны работают и исцеляют ее женскую, истрепанную разными химическими реакциями душу.

— Петр Олегович, присядьте ко мне, — остановила она его, когда тот проходил мимо ее рабочего стола. — Я запуталась в нарядах на кирпич, а еще ванны и унитазы пришли не укомплектованные — что делать?

Но начальник отрезал:

— Катя, не парьтесь — можно запутаться-распутаться, главное итоговые цифры, остальное неважно.

Надежда на мгновенный химический анализ рухнула, но Катя не сдалась. Перцова решила, что химия может состоятся в лифте — набьется народ, Олегович будет прижат, и тут уже она и проверит действие его феромонов. Она стала дежурить у лифта. Перед и по окончанию работы, в обеденный перерыв — площадка перед лифтом, можно сказать, стала ее рабочим местом. Но за целую неделю только два раза удалось Перцовой проехать в пустом лифте с начальником, о близком контакте и думать нечего. Правда, один раз, когда ехали вдвоем, он посмотрел на Катю Перцову, как ей показалось особенно ласково, и через несколько дней, проходя мимо ее бухгалтерского стола, пригласил зайти к нему в кабинет.

Она глубоко вздохнула и с ожиданием перелистывания новой страницы в жизни зашла за стеклянную дверь.

— Катя, ты любишь баню? — неожиданно спросил Петр Олегович, перейдя на «ты».

— Как вам сказать… я вообще-то… — начала лепетать она.

— Мы тут с компанией собрались, мне кажется, что ты согласишься, ведь мы… то самое… ну в общем, ты понимаешь, я смотрю на тебя… это не харасмат, можешь отказаться, просто я смотрю на тебя, мне кажется, что мы любим это дело.

«Господи, это не химия! Это опять жизнь!» — простонало ее измученное тело.

3. 

   Сергей Костырко

Всегда ежился от этого словосочетания.

Есть в нем какой-то базаровский (Тургенев) пафос «шестидесятников» времен моей юности.

То есть там, внутри этого словосочетания мне всегда чудился вопрос, что первично — химия или жизнь. И ответ, — вроде как только предполагаемый, но при этом и категоричный, — химия.

То есть если ты плохо спал. Если не то подумал. Не то почувствовал. Или просто, если почувствовал — то это уже, типа, «вы, дама, съели что-то»; не ту химическую реакцию спровоцировали в своем организме.

Соответственно уверенности этой целая отрасль работает, химию для нашего правильного отношения к жизни производит, афобазолы разные.

Говорят, кому-то помогает.

Ну а я сопротивляюсь.

Я слишком люблю дожди с мокрыми подтеками на окне и вид городской улицы за стеклом, люблю не выветрившийся запах растворителя на выставках современных художников, стояние в очереди на малоярославецком рынке, люблю кофе на улице, упругое гудение в руках электропилы и летящие их под ее зубчиков опилки, люблю запах этих опилок и запах вскапываемой на огороде земли, и т. д. короче, я слишком люблю неправильное, слишком дорожу непредсказуемостью своих реакций, их нелогичностью и даже — сорри! — их капризностью.

То есть я упорствую. В своем противостоянии химии, все исправляющей и выпрямляющей, упорствую. Ну а раз упорствую, значит, есть чему? Значит, я тоже считаю, что «химия» это реальность, с которой невозможно не считаться?

Ну вот, например, садясь писать вот текст и совершенно не представляя, что в нем должно быть, я глотнул сейчас немного вина. Чтобы взбодриться. То есть обратился за помощью к химии?

И кстати, Замятин утверждал, что без папиросы не может и фразы написать, Хемингуэй, если не врет, к старости без хорошей порции виски вообще писать не мог. И Фолкнер. Но этому больше верю.

И что, «химия» — это и есть «жизнь»? Но почему тогда согласие с этим кажется мне таким унизительным?

Почему я продолжаю настаивать на непредсказуемости жизни? Почему мне так нужно, чтобы в ней могло быть все, и быть — вдруг. И страшное. И прекрасное.

Все-таки об этом надо будет подумать на трезвую голову.

4. 

   Андрей Филимонов

Этот журнал я любил с тех пор, как научился читать. Особенно мне нравилась рубрика «Пишут, что…». Во-первых, тексты там были короткие, а главное — факты совершенно неожиданные. Впрочем, в том возрасте, когда я начал впитывать печатную информацию, почти вся она для меня была новой и неожиданной.

Короткие абзацы рубрики «Пишут, что…», если читать их подряд, напоминали ирландское рагу, в котором никакой ингредиент не мог быть лишним:

Пишут, что:

Британские ученые обнаружили случаи дальтонизма у горилл.

Людям, склонным к полноте, не рекомендуется запивать еду.

Известны случаи смерти, вызванные страхом смерти…

Вот на этом месте я споткнулся. Мне уже было известно, что каждый человек когда-нибудь кончается, перестает есть, разговаривать, дышать, и тогда родные и близкие покупают человеку гроб и закапывают в землю.

Я, конечно, был почти уверен, что со мной такого не случится. Но сомнения все-таки оставались. И что скрывать — порой они перерастали в настоящий страх, который был именно страхом смерти, о котором в журнале говорилось, что он может вызвать то самое, чего боится человек.

Вечерние часы после прочтения тревожной заметки я провел в нетерпеливом ожидании прихода с работы отца. Это он выписывал «Химию и жизнь», следовательно, должен быть в ответе за всё, что там напечатано.

— Что? — переспросил отец, когда я задал ему вопрос. — Откуда ты это взял?

— Отсюда, — я продемонстрировал свежий номер журнала.

Отец заглянул в оглавление, и лицо его осветилось радостью.

— Отлично! — сказал он. — Новый рассказ Шекли. Хочешь почитаем?

Я согласился. Мы почитали. Потом ещё почитали другие рассказы Шекли. Потом переключились на Саймака и Азимова.

В тот вечер я накрепко полюбил научную фантастику и думать забыл о смерти.

«Теплый вечер — и это еще ни о чем не говорит»

1. Анна Аркатова

Семья проводит время на море. И теплый вечер для нее — приятная перспектива.

Женщина подметает кухню — и теплый вечер для нее приятный прилив ненависти ко всему окружающему.

Мальчик едет на велосипеде — и теплый вечер для него — это бесконечная восьмерка переживаний — успеет не успеет.

Девушка смотрит в телефон — и теплый вечер для нее просто наказание, одиночная камера, пожизненное заключение без права переписки.

Собака бежит — теплый вечер для нее вариант счастья.

Кошка бежит — все одинаково. Теплый вечер даже хуже холодного. Много людей. Еда быстро портится. Жалости никакой.

Мужчина смотрит телевизор — теплый вечер равняется холодному пиву. Это образец гармоничного расклада. Канон. Совершенство.

Проводник выходит на перрон. Теплый вечер. Все будут курить.

Продавец выходит на крыльцо. Теплый вечер — никто не будет курить свои.

Любовники пишут смс. В тепле все распространяется очень быстро.

Корова мычит. Теплый вечер. Домой не хочется.

Женщина подметает пол.

Американские безработные расположились под мостом. Теплый вечер в Соединенных Штатах. Мечта.

2. Санджар Янышев

Говорит!

По-прежнему говорит.

И манит.

И снится.

И веером бьёт.

И мудилой обзывает.

И вдруг — не обзывает.

А освежёвывает.

Вскрывает пилочкой для ногтей.

Сволочь, говорит, зачем ты мне снишься?!

Ищет следы чего-то нового.

Чужого.

Токсичного.

Убийственно-светлого.

Разрушительно-нежного.

Разжижающе-твёрдого.

Ищет — и находит.

Ищет подтверждения.

Находит и подтверждение.

Берёт тайм-аут.

Возвращается.

Даёт последний шанс.

Отнимает.

Обнимает.

Даёт ещё два.

Зализывает.

Замалчивает.

Умирает.

Убивает.

Дует.

Плюёт.

Хлещет.

Навсегда исчезает.

Возвращается.

Всё-таки исчезает.

Не возвращается.

Не возвращается.

3. 

   Ирина ПИН

Так же как ничего не говорит холодный вечер… и ни о чем не говорит знойный вечер…

Эти мысли приходили ему на ум каждый раз, когда он тянулся к смартфону, чтобы прошерстить в очередной раз фейсбучную ленту.

Злостный лайкодатель Хейфиц любил фейсбук всеми фибрами души, он ставил лайки всем и каждому, писал комментарии к постам, отправлял гифки, радовался успехам одних незнакомых людей и огорчался бедам других. Сам же Хейфиц никогда ничего не писал, не публиковал, и соответственно, не получал никаких бонусов в виде ответных лайков.

Хейфиц был научным сотрудником и любил подо всё подводить теорию: ему было любопытно знать, как температура воздуха за окном влияет на число публикаций в любимой социальной сети. И вот эту закономерность ему ну никак не удавалось подметить. Люди писали и тёплыми вечерами, и холодными ночами, и свежим утром, и жарким полднем. Люди писали и выкладывали фото, постили себя и своих кошек, жарили картошку с последующей выкладкой её в фб, пили вино и чокались в прямом эфире, ходили в Большой на новую постановку «Евгения Онегина» и писали потом гневные отклики на появление на сцене гусаков и медведя в образе «молодого повесы», потому как негоже так измываться над нашим Всем.

И наконец… одним тёплым майским вечером злостный лайкодатель Хейфиц выложил свой первый в жизни пост о том, что теплый вечер, это ещё ни о чём не говорит… и получил первый в своей жизни лайк. Свой собственный.

4. 

   Кирилл Кузнецов

Теплый вечер девушка — сказал он

И как-то знаешь, так необычно прозвучало, ну правильно же добрый вечер, кто так говорит

И вот неправильность эта откликнулась как-то.

А вечер и правда был очень теплый, ты знаешь, этот первый теплый Московский весенний вечер после долгих холодных дней, и запах в воздухе сладкий невероятно, и какой-то легкий ветер, и люди улыбаются, и ощущение что все можно и что все обязательно будет как надо.

И я обычно то не знакомлюсь на улице, а тут ему отвечаю — и вам теплого вечера, молодой человек, и хорошего Настрадамуса.

И смеялись потом и не так вот как бывает что смешно и весело, но в какой-то момент ты замечаешь, что ты смеешься над своими шутками, а он над своими — нет, вот именно шутки соединялись вместе в новые, великолепные

А потом понеслось как-то и так продолжалось, ты знаешь и стали бродить ходить гулять прыгать танцевать петь, сбегать с работы, и все спонтанно и невовремя и знаешь, как приятно было услышать ты «давай ты будешь моей дедушкой» или «я тебя верблюд».

И все было так вот — вверх ногами.

Он говорил, что едем в кафе, а привозил на ночное озеро.

Говорил, что вылетаем к нему домой в Питер, а сами летели в Париж.

Говорил, что едем в ночной клуб, а на самом деле, ой об этом не могу говорить.

В общем, все необыкновенно как-то было. И сам был необыкновенный.

А потом вот съехались, поженились, и стал какой-то обычный достаточно среднестатистический мужик.

Телевизор, телефон, диван — вот это все. И ничего не надо особенно.

«Теплый вечер» иногда скажет разве что от былого.

Ну почему так происходит, а?

Спасибо за то, что читаете Текстуру! Приглашаем вас подписаться на нашу рассылку. Новые публикации, свежие новости, приглашения на мероприятия (в том числе закрытые), а также кое-что, о чем мы не говорим широкой публике, — только в рассылке портала Textura!